«В фургоне — вампиры!» — сказал он, вступая в битву.

Вспышки, лязг, скрежет, крик, удары.

«Отступаем!» — прогудел Ратканон.

И они убежали, поджав хвосты, будто бездомные псы.

Теперь они вновь в той же избенке, в которой планировали атаку, только вчетвером. Кажется, плакала Ринайна. Ни единого звука не издавая, сидела в одиночестве, в дальнем углу, и лила слезы. Сардат чувствовал их, будто собственные, которым уж не суждено никогда показаться.

— Это я тебе и пытался объяснить. — Голос Аммита. — Вампиры — не то же самое, что люди. Мы не были созданы для великих войн. Для нас каждая стычка — это что-то личное, иначе мы стоим в стороне. Всё замешено на страсти, тупая твоя голова. Победить в войне было бы проще, чем отбить этот фургон. Мы однажды сделали невозможное благодаря этому парню и заплатили полусотней жизней. В этот раз обошлись одной. А теперь я бы, на твоем месте, думал о том, как быть, когда эти твари придут сюда.

Сардат встал и, неслышно ступая следом за Сиерой, прошел в дальний угол. Ринайна сидела на сундуке. Сиера опустилась рядом с ней, посмотрела на Сардата, кивнула и исчезла. Сардат занял её место.

— Уйди, — процедила сквозь зубы Ринайна. — Я знаю, что ты не мог помочь, не сможешь и теперь.

Сардат молча сидел. Видел он и горе, и слезы, и смерть. Теперь его окружала тьма, но в самом мире ничто не изменилось. Надо лишь немного подождать, прежде чем вскрыть гнойный нарыв.

— С чего бы им за нами гоняться? — ворчал непривычно тихий Ратканон.

— С чего бы им везти два десятка вампиров в фургоне? — возразил Аммит. — Если это не ловушка, то я готов переспать со свиньёй. А если это ловушка, то ловили нас. И теперь знают, где мы. Когда мы бежали, лес следил за нами.

— Лес?

— Волки. Летучие мыши. Обычные мыши. Я не знаю, сколько из них — вампиры, тайком сопровождавшие караван, а сколько — звери, подчиненные их воле. Важно не это. Если сюда придет порядка тридцати вампиров — что мы им противопоставим? Мы ведь даже сбежать не захотим, потому что на нас — целая деревня женщин, детей и беспомощных стариков.

Сардат вздрогнул. Завеса тьмы отступила на мгновение, освободив память. Тогда, в тот бой в ущелье, пошли не все. Самых слабых оставили в лесу, а потом за ними вернулись, впятером. Выслушали крики, плач и проклятия. А потом повели их дальше через лес, даже не пытаясь тешить надеждой.

— Я должна была обратить его, — прошептала Ринайна. Аммита она будто не слышала.

— Он этого хотел? — спросил Сардат.

Едва ощутимое колебание воздуха — Ринайна качнула головой.

— Значит, не надо было. Сама-то чуешь? Человеком быть — иначе. Не хотелось ему меняться. И не принял бы он дар, тем более от тебя.

С шумом поднялся на ноги Ратканон. Что-то Аммит ему сказал такое…

— Да ты рехнулся, кровосос?! — От баса великана затряслась хлипкая избенка. — Ты мне такое предлагаешь? Мне?!

— Прости, — как всегда спокойно заговорил Аммит. — Ты меня не совсем правильно понял. Я не предлагаю, а показываю единственный выход. Пока ты человек, ты — разменная монета, не более. Если мы хотим выйти из этой ситуации с гордо поднятыми головами, надо чем-то очень сильно удивить врага.

— Да из какой ситуации? — не сбавлял тона Ратканон. — Может, хватит бояться собственной тени? Я не слышу…

— А ты прислушайся.

В наступившей тишине Аммит с шумом потянул воздух носом.

— Чувствуешь?

Сардат чувствовал. Пахло дымом. Пахло горящим лесом, живым, сырым, даже мокрым после затяжных дождей. Лес не хотел погибать в огне, стонал и сопротивлялся, но жгло его не человеческое пламя.

XIII

В чем моя вина?

Айри сразу предупредила, что учительница из нее не ахти. «Меня никто не учил, — заявила она. — Я просто смотрела, как делают другие, и повторяла. А потом было много практики».

Они выбрали для тренировки предрассветные часы, чтобы меньше было вокруг досужих глаз. И всё же они были. Слухи разлетались стремительно, и корабль в этом отношении мало чем отличался от деревни, как с горечью отметил про себя Левмир. Люди выглядывали из-за надстроек, глазели в круглые оконца кают, с высоких мачт, а то и просто стояли на палубе, раскрыв рты. Первая тренировка из-за этого прошла скомкано.

— Не надо стесняться того, что ты чему-то учишься, — сказала Айри перед началом второй.

Левмир, вертя в руке меч, подумал, что он бы скорее стеснялся, что его учит драться девчонка. Если бы он вообще стеснялся. Но чувство, не дававшее ему сосредоточиться, было другого толка.

— Давай! — Айри вскинула саблю. — Просто отражай удары.

Учительницей она и вправду была отвратительной. Левмир подозревал, что в фехтовании есть какие-то приемы и техники, какие-то правила, которые крайне важно соблюдать хотя бы на первых порах. Однако все, что могла сказать Айри, — это: «Просто отражай удары». Вряд ли она и сама осознанно пользовалась какими-то приемами. Айри просто жила текущим моментом и, как истый вампир, вытягивала из него всё. Где-то в глубине души она была такой ещё до обращения.

Левмир сосредоточился на порхающей сабле, клинок которой то и дело вспыхивал, ловя луч восходящего солнца. С тех пор как злая судьба выгнала его из дома, Левмир постоянно чему-то учился, для него это уже вошло в привычку. Учился валить деревья, охотиться, выделывать шкуры, учился разбивать цепи и убивать вампиров. Учился выживать в лютый мороз в лесу. Учился промывать песок в поисках золота. Учил свое глупое человеческое сердце любить без оглядки. И вот теперь он учился правильно размахивать мечом.

Удар, ещё удар. Клинки сшибались со звоном, от которого поначалу замирало сердце, а потом он превратился в привычный шум, на который обращаешь внимания не больше, чем на шепот моря за бортом. Лезвие сабли постепенно покрывалось зазубринами, меч же, пропитанный кровью Эмариса, оставался ровным и безукоризненно острым.

— Неплохо, — вскользь бросила Айри между ударами. — Теперь немного неожиданности…

Следующий удар Левмир отвел далеко в сторону, и Айри, быстро подскочив к нему, врезала головой в лицо. Левмир вскрикнул от резкой боли в хрустнувшем носу, шлепнулся на бухту каната и с недоумением посмотрел на Айри.

— Прощелкал, — спокойно заявила та. — Вставай, будь внимательней.

— Я думал, мы фехтуем! — возмутился Левмир.

— Ты это скажешь Эрлоту, когда он порвёт тебя голыми руками? Поднимайся, продолжаем!

Полтора десятка ударов спустя Левмир вновь полетел на палубу от стремительной подсечки.

— И как я должен был «отразить» этот удар? — воскликнул он, стараясь не обращать внимания на чей-то приглушенный смешок.

— Мог бы подпрыгнуть, — удивилась Айри. — Или отступить. Или перерубить меня пополам.

— Так ты бы умерла!

— А разве не в этом цель сражения?

Видимо, Левмир выглядел абсолютно недоумевающим. Айри смягчилась и протянула ему руку со словами:

— Не бойся меня ранить. Поверь, я всегда успею что-то придумать. И потом, я ведь вампир. Что может со мной такого страшного случиться?

Левмир поднялся сам, будто не заметив протянутой руки. На Айри теперь смотрел совершенно другой человек. Закрытый, злой. Ненавидящий.

— Твои чувства не имеют никакого значения, — сказала вдруг Айри, и Левмир недоуменно нахмурился.

— Что это значит?

— Ты полагаешься на чувство. На ненависть. Ты ждешь, что ненависть направит твою руку и сокрушит врага, но этого не будет. Ненависть может помочь тебе лишь против запуганного неумехи или ребенка. Настоящий бой никак не зависит от рож, которые ты корчишь, и от слов, которые кричишь вслух или мысленно. Важно лишь то, что делает твоё тело. А тело направляет разум. На чём ты его сконцентрируешь? На чувстве, или на битве? Выбор за тобой.

— Как я могу приказать своему разуму, о чём думать?

Левмир действительно недоумевал. Разум был чем-то сродни ветру, или реке. Мысли просто неслись через голову, те или иные. Одни казались мудрыми, другие — нелепыми, одни — правильными, другие — страшными. Были и вовсе непонятные мысли, сильнее всего тревожащие душу. Мысли, которые не хотели окрашиваться ни в белый, ни в черный. И таких было большинство.